Неточные совпадения
А игра в войну у молодых людей, в рекреационное время, или там в разбойники — это ведь тоже зарождающееся
искусство, зарождающаяся потребность
искусства в юной душе, и эти игры иногда даже сочиняются складнее, чем представления на
театре, только в том разница, что в
театр ездят смотреть актеров, а тут молодежь сами актеры.
— Приеду, извольте, — отвечал Неведомов, и, наконец, они распрощались и разошлись по своим комнатам. Двадцатипятилетний герой мой заснул на этот раз таким же блаженным сном, как засылал некогда, устраивая детский
театр свой: воздух
искусств, веющий около человека, успокоителен и освежающ!
— Вот это и я всегда говорю! — подхватил вдруг полковник, желавший на что бы нибудь свести разговор с
театра или с этого благованья, как называл он сие не любимое им
искусство. — Александра Ивановича хоть в серый армяк наряди, а все будет видно, что барин!
Пиши: «Он читает на двух языках все, что выходит замечательного по всем отраслям человеческих знаний, любит
искусства, имеет прекрасную коллекцию картин фламандской школы — это его вкус, часто бывает в
театре, но не суетится, не мечется, не ахает, не охает, думая, что это ребячество, что надо воздерживать себя, не навязывать никому своих впечатлений, потому, что до них никому нет надобности.
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений на науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя актерам и разным театральным любителям, что
театр — не пустая забава, а место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый актер, приступая к своему делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что
искусство должно быть добросовестно исполняемо, на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), — актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое: талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!» На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
И вот в этих-то
театрах и получилось начало нашего народного драматического
искусства, которого признаки несомненны.
Он был холост. Жил одиноко, в небольшом номере в доме Мосолова на Лубянке, поближе к Малому
театру, который был для него все с его студенческих времен. Он не играл в карты, не кутил, и одна неизменная любовь его была к драматическому
искусству и к перлу его — Малому
театру. С юности до самой смерти он был верен Малому
театру. Неизменное доказательство последнего — его автограф, который случайно уцелел в моих бумагах и лежит предо мною.
Ваня Семилетов нашел нам квартиры дешевые, удобные, а кто хотел — и с харчами. Сам он жил у отца Белова, которого и взял портным в
театр. Некоторые актеры встали на квартиры к местным жителям, любителям драматического
искусства. В Тамбов приехали Казаковы и Львов-Дитю. Григорий Иванович был у больной дочери. Его роли перешли к Львову, и он в день открытия играл Городничего в «Ревизоре».
— Приветствую вас у себя, дорогие гости, — грассировал «барин», обращаясь к К. С. Станиславскому и обводя глазами других. — Вы с высоты своего театрального Олимпа спустились в нашу театральную преисподнюю. И вы это сделали совершенно правильно, потому что мы тоже, как и вы, люди
театра. И вы и мы служим одному великому
искусству — вы как боги, мы как подземные силы… Ол pайт!
Каждый московский
театр имел свою публику. Самая требовательная и строгая публика была в Малом
театре. На первых представлениях всегда бывали одни и те же строгие, истинные любители
искусства. Люди, повидавшие все лучшее за границей, они в состоянии были заплатить огромные деньги барышникам или при помощи связей и знакомств получить билеты из кассы.
А. А. Бренко как-то всегда жила на много лет вперед и доказала это своим последним трудом: созданием первого рабочего
театра и первой рабочей бесплатной школы сценического
искусства.
Я люблю
театр, люблю
искусство, люблю артистов, понимаешь ты?
Нароков. Ну, нет, хлеб-то я себе всегда достану; я уроки даю, в газеты корреспонденции пишу, перевожу; а служу у Гаврюшки, потому что от
театра отстать не хочется,
искусство люблю очень. И вот я, человек образованный, с тонким вкусом, живу теперь между грубыми людьми, которые на каждом шагу оскорбляют мое артистическое чувство. (Подойдя к столу.) Что это за книги у вас?
Через неделю он сам стал разговаривать со мною о
театре и сценическом
искусстве, дал об нем настоящее понятие и рассказал мне о многих славных актерах, живых и мертвых, иностранных и русских.
Браво!» Он, видите ли, дубина пьяная, пришел в
театр не за
искусством, а за благородством.
Театр — это сила, соединяющая в себе одной все
искусства, а актеры — миссионеры.
Должно признаться, что некоторые из них достигают в этом
искусстве до такого совершенства, что действительно утрачивают, наконец, всякую способность понимать свое время: один такой оригинал, выползая на минуту из своей раковины, положим, не находит для себя безопасным ни одного кресла в
театре; другой стремглав бежит от извозчика, который по ошибке завернет с ним не в тот переулок, куда ему сказано; третий огулом смущается от взгляда каждого человека, и все они вместе готовы сжечь целый исторический труд свой, если на них искоса посмотрит кухарка, подавшая приготовленное для них жаркое.
Точно так искусный и впечатлительный певец может войти в свою роль, проникнуться тем чувством, которое должна выражать его песня, и в таком случае он пропоет ее на
театре, перед публикою, лучше другого человека, поющего не на
театре, — от избытка чувства, а не на показ публике; но в таком случае певец перестает быть актером, и его пение становится песнью самой природы, а не произведением
искусства.
Она любит
театр, ей кажется, что она служит человечеству, святому
искусству, а по-моему, современный
театр — это рутина, предрассудок.
Я еще горячо любил
театр; десятилетняя жизнь в оренбургской глуши, конечно, не могла охладить этой любви, и великолепное громадное здание, исключительно посвященное моему любимому
искусству, уже одною своей внешностью привело меня в радостное волнение.
Статья моя о
театре и театральном
искусстве, не помню только под каким заглавием, была напечатана в «Вестнике Европы», туда же послал я подробный и строгий разбор «Федры», переведенной Лобановым, но, не знаю почему, Каченовский не напечатал моей критики, и я более ничего ему не посылал.
Взволнованный своим переездом в Москву, горячим приемом моих старых и новых приятелей, а всего более притихшей на время и с новою силою вспыхнувшей моей страстью к
искусству, взошел я на огромную, великолепную сцену Петровского
театра, полную жизни, движения и людей, мелькавших, как тени, в полумраке, который сначала ослепил меня; гром музыки, пение хоров, пляски на празднике Вакха — все это вместе показалось мне чем-то волшебным.
Впрочем, добродушие кн. Шаховского, его страстная, бескорыстная любовь к
театру и сценическому
искусству были так известны всем, что никто не сердился за его безумные вспышки, да и нельзя сердиться на того, кто смешит. К этому надобно прибавить, что припадки бешенства проходили у него мгновенно и заменялись самым любезным и забавным раскаяньем; он так умел приласкать или приласкаться к обиженному им лицу, что нельзя было не простить и даже не полюбить его от души.
После обеда Гоголь долго говорил с Григорием Ивановичем об
искусстве вообще: о музыке, живописи, о
театре и характере малороссийской поэзии; говорил удивительно хорошо!
Кроме Любского, затеявшего у себя благородный спектакль, изображенного и выдержанного в совершенстве, кроме Волгина, грубого добряка, попадающего нечаянно в закулисный омут, вовсе ему чуждый и неизвестный, Волгина, который, по моему мнению, своим положением забавнее всех других лиц, — в этой комедии есть характер, задуманный весьма счастливо и выполненный прекрасно: это Посошков, человек умный, страстный любитель
театра, сочинитель и актер, чувствующий, понимающий
искусство, и только потому смешной и даже глупый, что ничего кроме
искусства не видит и не понимает.
Он сказал, между прочим, что никто еще в России не удостоился получить такого блистательного знака благодарности от целого сословия благородного московского дворянства, что суд знатоков в Москве гораздо строже, чем в Петербурге, потому что в Москве народ не занятой, вольный, живет в свое удовольствие и
театром занимается серьезно, тогда как здесь все люди занятые службой, которым некогда углубляться в тонкости театрального
искусства, все чиновники да гвардейцы; что его игра в роли Отелло всего более понравилась московской публике и что она два раза требовала повторения этой пиесы.
Искусно сыгранная роль дряхлого старика на
театре может доставить эстетическое наслаждение как действительность, перенесенная в
искусство; но действительный старец Дмитревский, болезненный, едва живой, едва передвигающий ноги, на краю действительной могилы, представляющий дряхлого старика на сцене — признаюсь, это глубоко оскорбительное зрелище, и я радуюсь, что не видал его.
— Пожалуйста, Матрена Матвевна, не сбивайтесь в репликах, то есть: это последние слова каждого лица, к которым надобно очень прислушиваться. Это — главное правило сценического
искусства. «
Театр представляет богатый павильон на одной из парижских дач». Вам начинать, Матрена Матвевна!
— Это видно даже по любви его к
искусству. Представьте себе, только что я намекнул о
театре, побледнел даже весь как полотно, глаза разгорелись и говорить уж ничего не может.
Говорить, ходить по сцене и писать — всем кажется таким легким, пустячным делом, что эти два, самые доступные, по-видимому, своею простотой, но поэтому и самые труднейшие, сложные и мучительные из Говорить, ходить по сцене и писать — всем кажется таким легким, пустячным делом, что эти два, самые доступные, по-видимому, своею простотой, но поэтому и самые труднейшие, сложные и мучительные из
искусств —
театр и художественная литература — находят повсеместно самых суровых и придирчивых судей, самых строптивых и пренебрежительных критиков, самых злобных и наглых хулителей.
И, конечно, попался на глаза Самойленке, который долго и язвительно внушал мне, что
театр — это храм
искусства, а вовсе не дортуар, и не будуар, и не ночлежный дом.
Само собою разумеется, что я в разговорах с Лабзиным давно успел высказать ему и мою охоту играть на
театре, и мои успехи, и мои упражнения в сценическом
искусстве под руководством Шушерина.
Моя горячая любовь к литературе, к
театру, к изящным
искусствам, как выражались тогда, была в его глазах такою же мирскою суетою, как балы, щегольство, карты и даже разгульная жизнь.
В разговорах он ни одним словом не обнаружил своего исключительного, мистического направления, он не касался никаких духовных предметов, а очень весело, остроумно, не скупясь на эпиграммы, рассуждал о делах общественных и житейских; сейчас заговорил со мной о
театре и очень искусно заставил меня высказать все мое увлечение и все мои задушевные убеждения в высоком значении истинного артиста и театрального
искусства вообще.
Тяжело было на сердце, очень тяжело, но были еще и отрадные минуты; меня берегли за талант, и я умела еще так предаваться
искусству, что забывала окружающее; меня тешило — самой смешно и стыдно теперь — прекрасное устройство
театра.
Я видался только с Шушериным; но в наших беседах преимущественно дело шло о
театре и сценическом
искусстве.
И что говорил о
театре и об актерах Кукин, то повторяла и она. Публику она так же, как и он, презирала за равнодушие к
искусству и за невежество, на репетициях вмешивалась, поправляла актеров, смотрела за поведением музыкантов, и когда в местной газете неодобрительно отзывались о
театре, то она плакала и потом ходила в редакцию объясняться.
Так, еще в 1833 году Станкевич высказывает в письмах свои мысли о
театре и театральном
искусстве, развитые потом Белинским на нескольких страницах «Литературных мечтаний», напечатанных в «Молве» 1834 года.
Чтение в обширном, высоком его значении — не только основание сценического
искусства, но почти то же, что игра на
театре.
Таков, напр., теперешний
театр, это живое воплощение келейно-общественного
искусства, которое само не верит в себя и, даже желая смотреть на себя как на дело серьезное и жизненное, фактически является почти circenses [Зрелища (лат...
На другой день после репетиции к ней приезжали ее товарищи по
искусству, чтобы осведомиться об ее здоровье. В газетах и на афишах было напечатано, что она заболела. Приезжал директор
театра, режиссер, и каждый засвидетельствовал ей свое почтительное участие. Приезжал и он.
Приехал из Арматлука артист Белозеров и предложил свои услуги по организации подотдела
театра и
искусств.
— Я хочу вас просить, Петр Дмитриевич, как писателя, работающего в петербургских газетах, принять участие в молодой артистке, родной племяннице моего товарища по Московскому университету С.Е.Калмыкова. Она училась сценическому
искусству в Париже и дебютировала в Париже в
театре"Vaudeville".
Париж еще сильно притягивал меня. Из всех сторон его литературно-художественной жизни все еще больше остального —
театр. И не просто зрелища, куда я мог теперь ходить чаще, чем в первый мой парижский сезон, а вся организация
театра, его художественное хозяйство и преподавание. «Театральное
искусство» в самом обширном смысле стало занимать меня, как никогда еще. Мне хотелось выяснить и теоретически все его основы, прочесть все, что было писано о мимике, дикции, истории сценического дела.
Это несомненно! Мы подросли в уважении к идее университетской науки, приобрели склонность к чтению, уходили внутренним чувством и воображением в разные сферы и чужой и своей жизни, исторической и современной. В нас поощряли интерес к
искусству, хотя бы и в форме дилетантских склонностей, к рисованию, к музыке. Мы рано полюбили и
театр.
Не желая повторяться, я остановлюсь здесь на том, как Урусов, именно в"Библиотеке"и у меня в редакционной квартире, вошел в жизнь писательского мира и стал смотреть на себя как на литератора, развил в себе любовь к
театру, изящной словесности и
искусству вообще, которую без участия в журнале он мог бы и растратить гораздо раньше.
В"Библиотеке"он писал письма на художественные темы; не только о
театре, но и по вопросам
искусства. В работе он был ленивенек, и его надо было подталкивать; но в нем дорог был его искренний интерес к миру изящного слова, какого я не видал в такой степени в его сверстниках.
И все, что он впоследствии и в Риге, и в Петербурге, и в Москве (когда переехал туда доживать) писал о
театре, о книгах, об
искусстве — во всем этом он уже пробовал себя в"Библиотеке".
Я был — прежде всего и сильнее всего — молодой писатель, которому особенно дороги: художественная литература, критика, научное движение,
искусство во всех его формах и, впереди всего,
театр — и свой русский, и общеевропейский.
Сценическое
искусство в провинции, как известно, прямой продукт помещичьего дилетантства на крепостной почве. Происхождение
театра в Нижнем Новгороде уже прямо барски-крепостное.